Выйдя от коменданта, Еремей направился в кабак. Там он прибег к испытанному способу бедных людей: заложил свой серебряный крест. Выпив водки, он подпер щеку кулаком и задумался. Надо сходить за Синий утес, к тому месту. Страшно. Может, ящерица эта огромная, мертвяки, которых он хотел обмануть, вовсе не снились ему? Но что же делать? Надо же как-то Дашу сосватать. А комендант, видать, не знает, что в городе девка живет очень похожая на Палашку. А ведь он в молодости тоже на ту Палашку заглядывался. Мало ли кто на неё заглядывался? А новую Палашку, которую зовут Дарьей, получит Еремей! Он место знает, где можно богатство добыть. И пусть хоть кожу с него сдерут, никому про место не скажет.
Ночь спустилась на город. Совы рыдали при луне, ухали филины, лаяли собаки. На городовой круглой башне стояла вестовая пушка на колесах. Она словно разинула рот в скучной зевоте.
Будочники перегораживали улицы длинным бревном, которое передвигалось на колесах. К бревну были приделаны рогатки. Это было изобретение коменданта Девильнева. Ведь если втыкать в землю каждую рогатку по отдельности, сколько уйдет времени на то, чтобы перегородить улицу? И будочники говорили меж собой:
— Фома Фомич, хотя и хранцузской нации мужик, а соображает.
— А чего ж ему не соображать? Не первый год в Расее живет… Военный. Раз — и в глаз! Да, хорошо…
А комендант в это время сидел в своем флигеле за бокалом тягучего как мед провансальского вина. Вино прислал в подарок генерал Антон де Скалон. За столом были новые друзья Девильнева. Бывший каптенармус лейб-гвардии Севского охранного полка Григорий Осипович Якимовша, который не только хорошо знал французский язык, но был большим любителем науки и литературы. Он принес показать только что полученный им том энциклопедии, в числе составителей которой были Дидро и Вольтер. За столом сидели еще инженер-капитан Сергей Плаутин и геодезии прапорщик Петр Григорьев.
Григорьев говорил:
— С томичами, Фома Фомич, сладить не так просто! Всем погорельцам по вашему указанию были выданы чертежи, где им возводить свои новые дома. Новые улицы и проспекты наши должны быть достаточно широкими для застройки, для посадки деревьев и для устройства дорог. Но многие принялись отстраивать дома на старом месте. Там у них были каменные подвалы, они особым образом отделены кладкой от верхнего деревянного этажа. В этих подвалах во время пожаров у них сохранялось от огня имущество, если даже вся деревянная часть дома сгорала. Говорят: «Мы десять раз горели, и каждый раз отстраивались на том же месте…» Вот и убеждай их! Когда я с каменщиками попытался разобрать их подвалы, на нас набросились с вилами и топорами. Дикость!
При этих словах Григорий Осипович Якимовша встал с бокалом в руке и сказал:
— Если позволите, я вам прочту стихотворение Поля Скорона, согласны? Ну, слушайте!
Везде на улицах навоз,Везде прохожих вереницы,Прилавки, грязь из-под колес,Монастыри, дворцы, темницы.Приметы: старцы без волос,Ханжи, продажные девицы,Кого-то тащат на допрос,Измены, драки, злые лица,Лакеи, франты без гроша,Писак продажная душа.Пажи, карманники, вельможи,Нагромождения домов,Кареты, кони, стук подков,Вот вам Париж. Ну, как? Похоже?
Ну вот! Это написано поэтом про Париж и про парижан. Так чего же вы хотите от бедного томского обывателя?
Девильнев сказал:
— Мы с Парижем не будем тягаться. Но я отписал в сенат. Здесь зимой трещат морозы, от перекала печей деревянные дома сгорают каждую зиму. Я просил хоть немного дать денег на государственные каменные строения. Написал и в Тобольск епископу Варлааму. Помог бы он нам все деревянные храмы заменить каменными. — Девильнев взял с полки старую книгу. Она была издана в Стокгольме Филиппом Иоганном Стралленбергом и называлась «Северная и восточная части Европы и Азии». В книжке было описание Томска, были рисунки древних художников, срисованные Стралленбергом со скалы на берегу Томи. — Видите, как танцуют древние! Человеку всегда было мало только пищи. Он хотел больше. В нем всегда была душа. Это танец — молитва. Это полет к прекрасному. Иногда я сам себе кажусь таким танцующим человечком. Наперекор бездушной стихии я стремлюсь к теплу и свету разума и познания. И я зову вас с собой, господа.
Девильнев, как бы невзначай, изобразил на столе пальцами циркуль. И тотчас ответно взялся за одну из пуговиц Якомовша, сделали свои знаки Григорьев и Плаутин.
Томас Томасович улыбнулся:
— Вижу, что даже в этом тесном кругу у меня есть единомышленники. Я рад. Нужно только место для ложи.
— Я в своем загородном доме бываю редко, — сказал Плаутин. — Мы вплывем под его своды, как туман, и возжем в тумане светильники разума. Самая восточная ложа каменщиков начнет отсчитывать в календаре Иеговы свое время.
Они сдвинули бокалы. И что-то сверкнуло в горнице флигеля. Может, в ночном небе за окном скатилась звезда.
21. ЗИМНЕЙ НОЧЬЮ
Меновой двор в Томске при гостином дворе был многолюден всякий день. Лавки, амбары, торговые дороги. Часовня. Юродивые. Двое. Отроки. Георгий и Гавриил. Недавно появились в Томске. Ходят по городу, просят милостыню. У одних сразу берут. От других отворачиваются, восклицая:
— Сие от беса!
Наберут много и хлеба, и денежек, а потом сами это все раздают нищим. И стихами притом говорят, так складно, как по писаному! На левых руках у них железные рукавицы, кресты. Дьявол-то, он — слева подступает! Откуда пришли — неизвестно. С железными крестами, с наручными и ножными железными веригами. Железа вросли в их тела. И на босые ноги надеты железные башмаки! Как не прикипят ступни к железу на уличном холоде? Смотреть и то страшно. Сидят на заснеженной паперти. Весь день тут сновали люди. И только в начале ночи улица пустела.
В гостином дворе перед Рождеством собрались не просто богатые томичи. Всё это были купцы первой и второй гильдии. Они предпочитали общаться в своем особливом кругу. Ведь от гильдии зависели и привилегии. Первогильдийцы могли иметь речные и морские суда. Купцы второй гильдии обладали лишь речными судами. Первогильдийцы ездили в каретах, запряженных парой лошадей, а купцы второй гильдии ездили только в коляске, хотя и запрягали пару. Купцы рангом ниже ездили в коляске с одной лошадью. Впрягать в карету цугом по шесть лошадей могли полковники, генералы и равные им по рангу чиновники.
И вот, закончили свои многотрудные дела этого дня и сидели в особливом кабинете богатейшие купцы. Посреди кабинета стоял круглый вишневого цвета стол. В четырех углах комнаты были укреплены портреты императрицы Екатерины Второй, Григория Орлова, Григория Потемкина и Румянцева. Каждый портрет был — от пола до самого потолка.
